Из книги "Герои и подвиги", Саратов, 1978, с.39-49:
"А. Телешенко
НП В «КОРОЛЕВСКОМ ТИГРЕ»
...Вы для врагов родной страны, в боях особенно страшны. Всем доказав своим ударом, что артиллерию недаром у нас прозвали «бог войны».
Демьян Бедный
Мало осталось очевидцев того, что произошло на берегах Немана в июле сорок четвертого года. Время не остановить, оно летит, будто птица, и уходят из жизни люди. А легенды живут. И о нем живет одна на литовской земле.
О нем — это о Михаиле Дубровине, русском капитане, храбром командире советских гвардейцев-артиллеристов. Скупы документальные данные о его подвиге. И все же кое-какие удалось разыскать.
В информации молодежной газеты «Ленинец», органе Ивановского обкома ВЛКСМ, от 18 ноября 1962 года сообщалось о том, что в местечке Жежмаряй Кайшядорского района Литовской республики задолго до встречи все уже знали волнующую новость: приедет вдова Героя Советского Союза капитана Дубровина — Александра Никаноровна и их дочь Элеонора. Вместе с ними был и младший брат героя Петр со своей семьей.
К встрече гостей готовились. Настроение у всех было приподнятое, в школе царило оживление. Широкий коридор в праздничном убранстве: цветы, портрет Героя, лозунги.
В торжественной обстановке прошла линейка юных ленинцев. Секретарь райкома комсомола сообщил, что пионерской организации школы присвоено имя Михаила Дубровина, поздравил ребят с такой высокой честью, им оказанной. Они с восторгом встретили это сообщение и дали торжественное обещание быть достойными носить славное имя героя Великой Отечественной войны.
Кто он? И в чем проявилась воинская доблесть советского офицера?
В Пензенском краеведческом музее хранится письмо супруги Дубровина. Неровные строчки написаны как будто толчками растревоженного сердца уже немолодой женщины. Поведала она о тех событиях, которые предшествовали подвигу мужа.
«Дубровин Михаил Яковлевич, — писала Александра Никаноровна, — родился в семье крестьянина-бедняка осенью 1913 года в селе Пяша Бековского района Пензенской области. По рассказам жителей, отец Михаила был расстрелян в 1919 году, когда зверствовали колчаковцы. На руках у больной матери осталось четверо детей. Старшему, Ивану, было лет четырнадцать, а самому младшему, Петру, — восемь месяцев.
В детстве Мише учиться не пришлось. С малого возраста со старшим братом он работал по найму. После расстрела отца Ивана приняли в комсомол. Семье по-прежнему угрожали кулаки. Когда Иван с женой уехали в Среднюю Азию в надежде потом забрать туда всю семью, мать осталась с тремя. Настал в ту пору сильный голод.
...Из Азии пришло письмо от Ивана, он звал всех к себе. Мать и братья приехали к нему, но вскоре семью захватила малярия. По рассказам соседей, сестра Михаила умерла лет двадцати, а брат Иван уехал в Крым. Тяжело больной матери с Мишей и Петей пришлось уехать из Средней Азии обратно в родные пензенские места.
По дороге, на станции Павелецкая, умерла мать. У оставшихся мальчиков-сирот не было ни денег, ни кусочка хлеба. Восьмилетний брат Петя в дороге обморозил ноги и сильно заболел, его без сознания унесли в больницу. Мише пришлось искать ночлег, он не хотел оставить брата. Где дров наколет престарелым людям, кому воды принесет—за это ему платили кое-какими продуктами. Миша делился с братом, носил ему гостинцы в больницу до тех пор, пока тот не поправился.
Несколько лет они скитались беспризорниками. Не везде были детдома в то тяжелое время.....
Молодые годы у Михаила были настолько тяжелыми, что он никогда не рассказывал о них. Однако я знала, сколько пережил он. Ох, как много. Последнее время до призыва в армию работал возчиком-грузчиком. Ушел на службу в 1935 году добровольно.
В Красной Армии он научился грамоте, а до того мог только кое-как расписаться. Красная Армия поставила его на ноги.
Вот как рассказывал потом Михаил об этом: «Меня вызвал командир к себе. Спрашивает: «Товарищ Дубровин, пойдешь учиться на младшего командира?» — «Пойду. Только ведь я не умею ни читать, ни писать». — «Потому мы вот с политруком предлагаем тебе подучиться». Проучился я с полгода, и у меня все получалось. Тогда командир опять вызвал и говорит: «Красноармеец Дубровин, говорят, что ты стараешься, боевой и политической подготовкой упорно овладеваешь с успехом. Хвалю. Учись дальше». Так через год я стал младшим командиром-радистом...»
В 1938 году он приехал в отпуск к Петру в город Иваново. Здесь мы познакомились, поженились и уехали в район города Лепеля, к месту службы мужа. В конце года Михаила направили в Киев, на курсы командиров взводов, через год он их окончил...
С первых дней войны находился в боях, контуженным попал в окружение. В трудных условиях бились наши защитники с врагом, и им удалось вырваться из вражеского кольца. В тяжелом состоянии Михаил попал в госпиталь, потом был направлен в Ивановскую область, где формировалась часть, в составе которой он и выехал на фронт.
При форсировании Днепра в 1943 году его ранило в бедро пулями навылет. Восемь месяцев он пролечился в госпитале в городе Реутово, что недалеко от Москвы. Его выписали негодным к службе, но Михаил, опять же добровольно, ушел на фронт. Орден Отечественной войны хранится у нас с дочерью как память о нем. Его привез с фронта лейтенант Утюгов Василий Алексеевич.
В 1943 году его приняли в партию, В 1944 году 22 июля погиб на левом берегу Немана, напротив деревни Дарсунишки. Посмертно 24 марта 1945 года Михаилу нашему присвоено высшее звание Героя Советского Союза».
Два дорогих места для вдовы и дочери героя — село Пяша, где начался жизненный путь Михаила Дубровина, и местечко Жежмаряй; там покоится прах патриота под памятным обелиском. Его венчает пятиконечная звезда, а ниже на граните выбиты слова:
«Герой Советского Союза Михаил Яковлевич Дубровин. 1913—1944 гг.»
17 ноября 1962 года здесь состоялся митинг по случаю открытия памятника герою войны. Приглашены были жена и дочь Дубровина. Выступали на нем руководители района, школы, пионеры. На литовском и русском языках они рассказали об уроженце Пензенской области, о его геройском подвиге, совершенном на литовской земле.
Что могли сказать две женщины, душой и сердцем изболевшиеся по родному человеку? Вернувшись домой в Иваново, они написали письмо:
«Дорогие товарищи из далекой Литвы!
Со страниц газеты «Советская Литва» нам хотелось бы вынести самую горячую человеческую благодарность всем тем, кто с таким трудом собирал факты и документы о подвиге нашего мужа и отца, погибшего в боях за Родину, Героя Советского Союза капитана Михаила Яковлевича Дубровина. Мы прежде всего благодарим за это членов историко-краеведческого кружка вильнюсской школы № 27 и его руководителя Павла Максимовича Фролова. Их письма поддерживали нас, скрашивали чувство горечи и печали.
Мы благодарны секретарю Кайшядорского райкома КПСС тов. Жукелису и председателю райисполкома тов. Гуджюсу за их сердечное приглашение приехать на открытие памятника.
Мы благодарим литовский народ за все, что сделано в Литве, чтобы увековечить память героев Отечественной войны.
Нам приятно сознавать, что народ хранит в своих сердцах светлую память о всех тех, кто отдал свою жизнь в борьбе с фашистами, в борьбе за счастье своих детей. Это залог того, что никогда больше на земле не повторятся ужасы войны...
Ждем ваших писем. С горячим приветом к вам жена и дочь Дубровины. 5 декабря 1962 года».
Не порывает связей семья Дубровина и с пензенцами. Пионерии областного центра как-то пришла открытка. Вот ее строки: «Здравствуйте, дорогие ребята! Разрешите поздравить вас с Новым годом! Пожелать, чтобы вы были у нас самыми сильными, мужественными, такими верными сынами Родины, каким был ваш земляк Дубровин Михаил и другие наши герои. А для этого требуется вам быть послушными, внимательными ко всему, чему учит ваш дорогой учитель. Желаем вам успехов в ваших делах, на хорошо и отлично закончить учебный год, крепкого здоровья, счастливой жизни.
С уважением к вам семья М. Дубровина».
* * *
Из наградного листа:
«...Дубровин Михаил Яковлевич, капитан, командир батареи 696-го армейского истребительного противотанкового артиллерийского Неманского полка. В период летнего наступления 207-й стрелковой дивизии в августе 1943 года капитан Дубровин, находясь в боевых порядках пехоты, сумел правильно организовать свои действия; преследуя противника, форсировал Днепр и обеспечил занятие плацдарма на западном берегу, за что был награжден орденом Александра Невского.
В период форсирования офицер Дубровин был тяжело ранен, после излечения получил ограничение 2-й степени, но, несмотря на это, как патриот Родины, возвращается в свой полк и продолжает умело и храбро уничтожать врага, за что награжден орденом Отечественной войны I степени.
23 июня 1944 года восточнее г. Витебска тов. Дубровин, своевременно выполняя заявки пехоты, огнем своей батареи уничтожил до двух взводов солдат и офицеров противника, подавил огонь двух его минометных батарей.
В период форсирования реки Неман капитан Дубровин под сильным огнем первым переправился со своей батареей на западный берег и принял участие в захвате плацдарма. Предпринимаемые контратаки противника он отразил и плацдарм удержал. Уничтожил два танка, до 40 солдат и офицеров врага.
Использовав немецкие подбитые танки для наблюдения, комбат Дубровин успешно корректировал артиллерийский огонь и уничтожил четыре пулеметные точки, одну минометную батарею, которая сдерживала переправу наших частей на западный берег. Обнаружив в танке наблюдательный пункт, противник сосредоточил свой огонь по нему, где смертью героя погиб капитан Дубровин. Своим мужественным подвигом он способствовал форсированию р. Немана нашими войсками и обеспечил расширение плацдарма...».
* * *
Официальные штабные документы, газетные сообщения, письма и рассказы очевидцев позволяют в некотором роде воссоздать последние три дня боевой жизни Михаила Дубровина.
Произошло все так.
К середине лета 1944 года положение противника на территории Прибалтийских советских республик серьезно ухудшилось. Войска группы армий «Север» закрепились на тысячекилометровом оборонительном рубеже от Финского залива до Немана. Прорвав 16 июля их оборону, советские соединения, ломая сопротивление врага, преодолевая топи болот, леса, неудержимо продвигались вперед.
В районе населенного пункта Дарсунишки гитлеровцы не устояли против натиска наших частей. Когда бой откатился на запад, над Дарсунишки пробились солнечные лучи сквозь поредевшие облака пыли и дыма, висевшие кряду трое суток.
Вездесущая детвора, обшаривая, как обычно, опустевшие окопы, машины и танки, нашла в сгоревшем «королевском тигре» русского капитана и радиста. Об этом они сообщили нашим воинам.
Санинструктор и санитар из армейского медсанбата увидели капитана и радиста, как показалось им, в дремотном состоянии, привалившимися к броне. На коленях у капитана лежала кодированная карта, рядом рация РБ. В командирской полевой сумке была газета 3-го Белорусского фронта, в ней приказ Верховного Главнокомандующего за № 70, датированный 1 мая 1944 года.
В приказной части его значится: «В честь исторических побед Красной Армии на фронте и в ознаменование великих успехов рабочих, колхозников и интеллигенции Советского Союза в тылу, сегодня, в день всемирного праздника трудящихся, в 20 часов произвести салют в: Москве, Ленинграде, Гомеле, Киеве, Харькове, Ростове, Тбилиси, Симферополе, Одессе — двадцатью артиллерийскими залпами.
Да здравствует наше Советское Отечество!
Да здравствует наша Красная Армия и Военно-Морской Флот!
Смерть немецким захватчикам!» — эти три слова были подчеркнуты карандашом.
О том, каким образом оказался советский офицер в сгоревшем немецком тяжелом танке, рассказывают сельчане-очевидцы, наградной лист, боевая характеристика.
...696-й армейский истребительный противотанковый артиллерийский полк (АИПТАП) вышел к Неману, что называется, на последнем дыхании. В батареях осталось наполовину штата личного состава, да и пушек ЗИС-3 заметно поубавилось. Неустрашимые истребители танков вконец измотались в боях, не прекращавшихся несколько дней подряд. С момента сложнейшей переправы через Неман у них было постоянное недосыпание: спали считанные часы в сутки, и то где придется.
Тылы в стремительном наступлении войск поотстали, и снабжение передовых частей нарушилось. Но командир батареи Дубровин понимал, что останавливаться нельзя. Ни в коем случае!
Обращаясь к своим подчиненным, сказал он как-то необычно тихо:
— Верю, каждому трудно, но и вы поверьте мне: я не могу сейчас дать вам и часу отдыха. Мы сделали многое — форсировали Неман. Мы не можем ждать, пока подойдет подмога. Должны их бить и бить! Только так сможем обеспечить переправу основных сил. Что бы ни стало с нами, до последнего будем стоять здесь, у литовской деревушки. — Комбат перевел дыхание и закончил: — Нет у нас права и причин, чтоб сдать позиции, разве что — смерть. А живые обязаны устоять. У меня к вам все.
И снова батарея Дубровина выдыхала пламя. Стойко, из последних сил она сдерживала «тигры». А когда не стало слышно пушек справа и слева, понял комбат: нет больше его батареи, как и всего полка...
Выдохлись начисто и немцы, прекратив свои атаки. Тогда Дубровин сказал радисту:
— Слышь, парень, вызови-ка «третьего».
— Я уж вызывал — молчит...
— Попробуй еще минуту.
Минута затянулась: штаб артполка не отвечал. Радист настойчиво посылал в эфир: «Роза», как слышишь меня? Отвечай. Я — «Фиалка». Прием...»
— Ну как там у тебя? — вскинув к глазам бинокль, беспокоился Дубровин. — Не отвечает, говоришь? Тогда вызывай начштаба артиллерии армии.
Тот ответил: «Хорошо, что вы сами объявились. Битый час вызываю вашего «первого» и «третьего» — не дозовусь. Вы тоже? А в чем дело?»
С неистребимо въевшимся уставным лексиконом Дубровин доложил свои предположения относительно долгого молчания штаба полка, затем — до предела острую обстановку на своем участке обороны. Трубка рации долго молчала. Этой паузы хватило, чтобы еще раз обдумать уже предварительно принятое им решение, пожалуй, единственно целесообразное.
И когда он услышал: «Что ты намерен предпринять в таком положении?», спокойно ответил: «Остается последняя возможность — корректировать ваш огонь. Как меня поняли? Прием».
Неподалеку взорвали зеленый ковер три снаряда, звук распластался по траве.
— Недолет и перелет — вилка, значит, — понимающе констатировал радист. — Товарищ гвардии капитан, сейчас накроют беглым...
— Верно. Надо менять наблюдательный пункт.
— На виду у Гансов? — удивился радист.
— На глазах у них надо невидимками исчезнуть.
Пусть считают, что накрыли нас артналетом. А мы между тем незаметно заберемся вон в тот танк. — Дубровин указал на него вытянутой рукой. — Надежная защита для нового энпэ. Как по-твоему?
Июльское солнце заботливо грело небольшую поляну окрест населенного пункта, оно взывало к жизни помятую боем зелень. Двое — офицер и радист — неторопливо обходили цветы, боясь загубить последние, что уцелели на лужайке, густо побитой минами и снарядами, как оспой иное лицо.
— Видишь впереди справа «королевский тигр»? — спросил командир батареи, чуть приподнявшись в траншее.
— А что, для энпэ хорош «королевский дворец»,— ответил шуткой радист.
Капитан улыбнулся утомленными глазами.
— Переползем немного, и порядок: мы во дворце, как ты говоришь. Как раз у этой траншеи выпустил тигру кишки наш бронебойный снаряд.
Спустя час или два (никто их не считал) грянул бой снова. Вначале зашуршали первые снаряды, потом загремели артиллерийские залпы с восточного берега Немана, и задрожала земля, к небу поднялись желтые, белые, сизые дымы...
Так в огне и дыму, в трескотне стрельбы продолжался третий день схватки за левый берег Немана. На клочок плацдарма вновь двинулись свежие силы гитлеровцев — пехота, танки «пантеры», самоходно-артиллерийские установки «фердинанды». Наши подразделения подверглись чувствительному удару с воздуха. Одно слово: тяжкое зрелище, какое Дубровину, воевавшему с начала Великой Отечественной войны, видеть еще не довелось. Этот ад кромешный не только не подавил духа офицера-коммуниста, наоборот, вызвал у него вполне объяснимую человеческую ярость хозяина, в дом которого вломились вооруженные грабители. В совершенстве знающий артиллерийское дело Дубровин много еще часов умело корректировал огонь нашей крупнокалиберной артиллерии, наносившей огневые удары по контратакующему противнику. К исходу дня его натиск заметно был ослаблен. Фашистские наблюдатели так и не обнаружили советского артиллериста-корректировщика, хитро устроившего свой НП в «королевском тигре».
К вечеру из штаба армии Дубровину сообщили: «Форсирование пошло гораздо успешнее. Командарм благодарит вас...» У Михаила на миг перед глазами показался знакомый изгиб Немана, где три дня тому назад высадилась его батарея; он услышал голоса десантников, перед его взором появилась красная ракета. Вот она резко взвилась, пошипев немного, как прибрежная волна на отмели реки.
Орудия и минометы наступающих советских частей вновь заговорили всеми калибрами и «во весь свой голос». Знакомо запели с восточного берега «катюши». И сердце Дубровина наполнялось радостью: НП его делал необходимое.
Получасом позже за этим смертоносным ударом двинулись расчеты, взводы, роты и средства усиления форсировавших Неман главных сил. На его левом берегу бой разгорелся быстро, словно пожар на порывистом ветру. Слились воедино артиллерийская канонада и вой падающих бомб, резкий треск «фаустников» и гул авиационных моторов. Отбивали дробь пулеметы, частили автоматы, резко хлопали взрывы гранат...
В эти минуты капитан заметил на южной окраине Дарсунишки до роты танков и бронетранспортеров. Они неслись в направлении местонахождения его НП. Не отнимая бинокля от глаз, распорядился, обращаясь к радисту:
— Передай в штаб: «Арбуз-один».
Этим закодированным сигналом вызывался подвижный заградогонь (ПЗО), заранее запланированный штабом по первому рубежу.
Неведомо почему с опозданием открыли ПЗО артиллеристы с правого берега, и контратакующая группа неприятеля беспрепятственно катила навстречу подразделениям, переправившимся через реку. Броневой удар врага нельзя было допустить: он сомнет наших. Секунды у Дубровина на принятие решения. И вот оно уже созрело, последнее в его жизни. Он взял телефонную трубку рации:
— Тебя как звать-величать, солдат?
Радист с некоторым недоумением переспросил:
— Меня спрашиваете?
— Кого же еще?.. Нас на энпэ двое...
— Женькой солдаты называют. А вообще — Евгений Александрович.
— Ну так вот что, Женя... Теперь я один справлюсь.
Ты можешь уходить к нашим на берег. Может, еще успеешь по той же траншее, по какой сюда мы пробрались.
Нас немцы обнаружили.
Понял солдат своего командира и посмел возразить первый раз в службе:
— Нет. С вами до конца...
— Я — старый радист. До войны полковую школу кончал на связиста. Сам все теперь сделаю. А ты иди. Через люк механика... — Капитан еще раз бросил торопливый взгляд в сторону контратакующих. И после тяжелого вздоха передал в штаб артиллерии 5-й армии:
— «Роза», «Арбуз-три» — огонь!
Из штаба переспросили:
— «Фиалка», вы не ошиблись?! Это же ваши координаты! Прием.
Ладонь Дубровина под трубкой чуть потеет, сердце, кажется, частит.
— Ошибки нет. Мой энпэ оказался на участке, где противник сосредоточил основные усилия. Вызываю «Арбуз-три».
Последовала продолжительная пауза.
— Слышь-ка, парень, запроси, как поняли нас? — И Дубровин снова вскинул бинокль: танки уже на дистанции броска гранаты. «А их нет!»
Радист, будто угадав мысли командира, проговорил:
— Есть одна, товарищ гвардии капитан, только слабовата она против «тигра», а для пехоты как раз...— в глазах молоденького солдата плескалось волнение.
— Дай сюда, дружище. На крайний случай... — Дубровин отвернулся от солдата с досадой в душе. Жаль стало его молодой жизни. Да иного решения принять он не мог. Не сдаваться же в плен этим варварам!..
Капитан снова взял трубку и несколько повысил тон:
— По энпэ немцы открыли огонь. Контратакующая группа уже вот рядом. Огонь! Огонь! — он рукою рубанул воздух, как бывало на позиции своей батареи.
Залпы дальнобойной артиллерии накрыли «королевский тигр» — танк вздрогнул от прямого попадания. По лицу Михаила жиганула острая боль — словно впились тысячи жал. Он провел по липкому лбу пилоткой...
Дубровин уже не видел, как снаряды армейских артиллеристов, его боевых товарищей, в клочья разметали контратакующий танковый десант гитлеровцев.
...Их нашли в «королевском тигре»: в левой руке капитана стиснут бинокль, в правой — окровавленная пилотка. Рядом — также без признаков жизни молодой радист.
Из боевой характеристики:
«...Командующий войсками 5-й армии гвардии генерал-полковник Крылов, поддержав ходатайство командира 696-го АИПТАП подполковника Антипова о присвоении капитану Дубровину посмертно звания Героя Советского Союза, направил представление командующему войсками 3-го Белорусского фронта генералу армии Черняховскому, который подписал это представление 29 октября 1944 года».
* * *
В Литовском местечке Жежмаряй его именем названы школа и пионерский отряд. Верю, будет увековечена память героя и в пензенском селе Пяша, и в городе Иваново. Ведь он — один из рыцарей нашего правого дела, защитников людских надежд и счастья."
