ДЛЯ ВНУКОВ И ПРАВНУКОВ
ПРОНИН ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ
Родился в д.Тенево Б-Лукинского сельского Совета Керенского (Вадинского) района Пензенской области 16 ноября 1922 года.
Деревня Тенево (порядка 60 - 70 дворов). По рассказам отца была высечками из большого села Чернышево, поместья барина Чернышевского. Название деревни происходит от маленькой речушки (ручья) Тенево, которая впадает в речку Вад, вдоль которой и построена сама деревня. Жители деревни - это свободные поселенцы после отмены крепостного права в России в 1861 году.
В 1 км от нашей деревни располагается д. Лопатино - это уже и название по имени барина Лопатина. Наша деревня расположена на богатых черноземных землях, как я уже писал на берегу реки Вад. За рекой прекрасные заливные луга и дальше на возвышении смешанный лес, который тянется вдоль р.Вад на многие километры.
Первым из моего корня поселился в этой деревне мой дед (по отцу) Герасим Васильевич Пронин. Дед Герасим скончался во время весенней вспашки прямо в поле в 1928 году, когда мне было 6 лет.
Дед по матери Данила. Жаль, что я не помню кроме его имени о нем никаких данных, кроме того, что жил он в с.Вадинск. О нем знаю только, что он был избит бандитами, и после этого был душевнобольным. В начале 30-х годов жил у нас года 2-3, потом мы его проводили в г.Коканд, в Узбекистан, к его сыну (моему дяде) Павлу Даниловичу. Примерно после этого года через 1,5 дядя Павел написал, что дед мой Данила ушел из дома сына Павла, никому ничего не сказав, и пропал. Несмотря на розыск, так и не был найден. Так написал мой дядя Павел.
Бабушек ни со стороны отца, ни со стороны матери я не знаю, т.к. когда я народился их уже не было в живых, а разговоров о них в семье не было или я не помню, если они и были.
Отец мой, Степан Герасимович, рождения 1879 года. Пока был жив дед Герасим, отец работал на суконной фабрике фабриканта Козеева в с. Б-Лука до революции, а после революции ушел работать на фабрику государственную в п.Ширингули (Мордовская республика), где и проработал до 1928 г., до смерти деда Герасима. Отец мой был недюжинной силы. Он свободно брал на свои плечи и переносил 2 центнера.
После смерти деда отец бросил работу на фабрике и взял крестьянское хозяйство, которое до смерти вел дед, на себя. А в хозяйстве в то время было две лошади, две коровы, порядка 10-12 овец и сколько-то птицы: куры и гуси. Когда началось колхозное строительство, мой отец одним из первых вступил в колхоз и работал в колхозе с начала и до своей кончины в апреле 1945 года, когда я был на фронте и на похоронах быть не пришлось.
У отца был один брат Михаил и две сестры: тетя Дуня и тетя Фрося.
Отец мой женился дважды. Первая жена родила ему 7 детей и ушла из жизни, оставив ему 5 несовершеннолетних, а двое уже были со своими семьями - это самая старшая Анна и сын Алексей. А несовершеннолетние были от 2-х до 10 лет: Александра, Вера, Захар, Евдокия, и Оля.
Вот, имея такую семейку, отцу пришлось искать новую хозяйку, и такой хозяйкой оказалась моя мать, Ульяна Даниловна, которая к этому времени имела 2-х летнего сына без отца, имя его Петр. И она рискнула прибавить к одному своему еще 5 человек чужих, да в придачу еще старого свекра. Я считаю - это был героический поступок. Итак мать воспитывала уже 6 человек, а через год появился и я.
По мере вырастания старших появлялись в семье еще младшие, т.к. мать моя была еще молода, а отец был еще в силе. И мой батя заимел от молодой жены еще 5 человек. В семье было больше 10 человек вплоть до голодовки 1933 года. Когда дети от первой жены повзрослели: Александра и Вера были еже замужем, Захарка женился и ушел жить к жене, а Дуся и Оля уехали в с.Башмаково к тетке Евдокии, где она после раскулачивания работала в свиносовхозе, и устроила их тоже на работу на свиноферму, где они повыходили замуж и работали до выхода на пенсию.
Сводный мой брат Петр в 1936 году принял фамилию своего родного отца Крамина и стал уже не Пронин (до этого он был усыновлен моим отцом), а Крамин Петр Федорович и под новой фамилией уехал в г.Коканд к дяде. Дядя устроил его на работу, откуда он в 1939 году был призван в армию, во внутренние войска и войну встретил в г.Ленинграде. Провоевал там все блокадное время, "благодаря чему" в 45 лет ушел из жизни (1965 г.), оставив троих детей.
У матери родилось еще 8 детей, кроме меня, но в живых остались Мария, Вера, Таня, Нина.
Мария вышла замуж, но вскоре разошлась и всю оставшуюся жизнь прожила в одиночестве. Живет сейчас в г.Волжском Волгоградской области. Была несколько лет опекуном двух племянниц после трагической гибели сестры Татьяны.
Вера вышла замуж, имеет 3-х сыновей, 6 внуков, живет в г.Бирске в Башкортостане.
Татьяна вышла замуж, родила двух дочерей. Муж их бросил, уехал с другой женщиной на лесоразработки на север, там повесился. Таня, похоронив неверного мужа, через несколько лет приняла к себе другого. Он оказался рецидивистом, начал вымогать все, что у нее было, а когда вымогать уже было нечего, он просто вогнал нож в сердце, оставив двух девочек (12 и 14 лет) сиротами. Опекунство над ними и взяла сестра Мария.
Нина вышла замуж, родила 2-х сыновей и 2-х дочек, все уже живут своими семьями недалеко от родителей в Пензенской области.
Отец похоронен в Пензенской области на Б-Лукинском кладбище.
Мать последние годы жила сначала с Татьяной, а после ее гибели, с Марией. Умерла в 1984 году и похоронена на кладбище в г.Волжском.
Так коротко, основное, что знал о родственниках со своей стороны, написал.
Жена моя (первая) - Иванова Зоя Николаевна.
Родилась 14 октября 1926 года в Сочинском районе Краснодарского края.
Отец ее, Иванов Николай Николаевич, по специальности инженер-геолог, определенного места жительства не имел, был все время в разъезде. В 1941 году из г.Ростова-на-Дону был призван по мобилизации в Красную Армию и погиб. Похоронен в Ленинградской области.
Мать - Иванова Вера Петровна, 1904 года рождения, уроженка с.Поливаново Вадинского района Пензенской области. С мужем жила очень мало. Работала учительницей младших классов в основном в разных селах Вадинского района. Поэтому Зоя воспитывалась у бабушки по материнской линии, получая на содержание деньги от отца, который до самой своей гибели высылал переводы. Официального развода супругов Ивановых (отца и матери Зои) не осуществлялось, хотя вместе они не жили и алиментов не оформляли.
Родственников отца Зои я ни разу не встречал, хотя знаю, что у нее были две тетки, одна из которых писала ей письма из г.Белинского Пензенской области. Больше о них мне ничего не известно.
Родственников Зои по матери я встречал: бабушку Матрешу, дядю Федора и двоюродных сестер (дочерей Федора), также тетку Александру Петровну. Все эти родственники проживали в с.Поливаново, кроме тети Александры, которая жила в г.Москве, там она и похоронена. В Москве осталась ее дочь с внуком.
Мать Зои, Вера Петровна, выйдя на пенсию, проживала сначала по месту работы в д.Овчарные выселки Вадинского района Пензенской области. В 1974 году переехала на постоянное место жительства к нам в семью, где прожила до своей кончины в августе 1993 года.
Образование Зоя Николаевна имела всего 8 классов средней школы и бухгалтерские курсы. Работала всего 20 лет, остальное время занималась воспитанием дочери и сына. Скончалась Зоя Николаевна 6 ноября 1985 года. Похоронена в г.Луганске на кладбище около п.Косиора.
Это была умная, начитанная, с жестким характером женщина. Поженились мы по любви "с первого взгляда". Жили мы как и большинство семей не всегда в ладу, но в семье в основном царил мир и спокойствие. Семейное хозяйство вела Зоя Николаевна. Детей воспитывали оба родителя, хотя не всегда взгляды на воспитание детей совпадали. Она никогда не роптала на тяжесть жизни, хотя нам, как семье военнослужащего, пришлось не один раз переезжать с одного конца Союза в другой и обратно (Брест - Сахалин - Артемовск Донецкой обл. - Луганск), имея двух детей а два чемодана.
Последние 3 года (1983 - 1985) Зоя Николаевна, несмотря на тяжелую болезнь (рак прямой кишки), вела себя исключительно мужественно до самой своей кончины. Даже накануне за 12 часов до смерти она мне выговаривала за то, что я пришел поздно с обедом для дочери, которая ухаживала за ней в больнице после операции. Скончалась Зоя Николаевна в 11.00 6 ноября 1985 года.
Для меня это была трагедия, которая вывела меня из колеи на несколько месяцев. После нее у меня осталось двое детей и трое внуков, в которых я находил опору и утешение. Забывался я на работе, в которую уходил с головой. Уже после ее смерти у меня появились 2 внука, о которых она не знала, хотя дочь Людмила была на пятом месяце беременности.
Первым у нас родился внук Николай, второй - внучка Наташа, третьим - внук Сережа, четвертым - внук Вася и пятым - внук Леша. Так выросла наша семья.
В 1929 году я пошел учиться в Теневскую начальную школу. Но в 1932-33 годах неурожаи и последовавшая голодовка, а затем длительная болезнь малярия подкосили мои силы и мне пришлось год учебы пропустить. В 1934 году поступил учиться в Б-Лукинскую неполную среднюю школу (НСШ), где проучился до 1936 года. В ноябре 1936 года из 7 класса пришлось бросить учебу и пойти работать в колхоз: семья семь человек не могла быть обеспеченной даже продуктами питания одним отцом сторожем в колхозе. Я начал работать на подвозке кормов для коней, получая на месяц 16 кг муки, тем самым спасая вместе с отцом семью от голода. Кроме этого зарабатывал и трудодни. А так как в 1937 году был небывало высокий урожай, а летом я еще сначала по ночам пас со взрослыми коней, а потом косил на лобогрейке созревшие хлеба, то в конце 1937 года я только на свои трудодни получил 65 пудов хлеба. Соответственно отец и частично мать получили на трудодни определенное количество хлеба. Поэтому я в ноябре 1937 года пошел учиться в тот же 7 класс Б-Лукинской НСШ. По окончании НСШ в 1938 году лето опять работал в колхозе, а с 1 сентября 1938 года поступил в 8 класс Вадинской средней школы. Т.к. школа от дома была в 10 км, то пришлось жить на квартире, за что кроме продуктов необходимо было платить и деньгами, которых в семье не было совсем. Поэтому в 1939 году из 9-го класса средней школы пришлось опять уйти. Чтобы помочь семье материально надо было опять где-то работать.
В это время многие выпускники средних и даже неполных средних школ работали учителями начальных школ в деревнях. Я тоже обратился в районо с рекомендательным письмом от директора школы и меня послали учительствовать в деревню Сапеловка Нагорно-Лакинского сельского совета Вадинского района, где я и проработал до начала войны 1941 года.
Школа была маленькая и располагалась в правлении колхоза, и состояла из первых трех классов, четвертый класс учился в соседней деревне. За первый год своей работы я построил в д.Сапеловка свою небольшую школу и второй учебный год (1940 - 1941) я учил детей уже в собственном школьном здании. Несмотря на молодость, я с родителями школьников жил очень дружно и имел в деревне большой авторитет. В апреле 1941 г. меня приняли в кандидаты ВКП(б). Так, получая 270 руб. в месяц, имел возможность хоть немного помогать семье, которая жила в это время очень тяжело.
Сводный брат Петр (уже Крамин) жил в это время у дяди Павла в Коканде, знал, что семья находится в тяжелом материальном положении, ни рубля не выслал, хотя и имел возможность.
Отец в это время был уже болен, работать не мог, а мать работала только летом на прополке и уборке, а зиму делать было нечего и семья бедствовала. И только моя маленькая помощь и урожай с огорода кое-как кормили, хоть и впроголодь, семью.
18 августа 1941 года меня призвали в Красную Армию, но отправили не на фронт, а в Вольскую школу авиамехаников в Саратовскую область. Так как занятия в школе начинались с 1 октября, то нас приняли, выдали проездные и отпускные документы и мы поехали по домам. В конце сентября я выехал к месту службы и дорогой прихватил дизентерию. По прибытии на место меня с температурой 40 отвезли в Вольскую районную больницу, где я пролежал до 20 октября. После выписки из больницы я прибыл в авиашколу в отдел кадров, но мне там сказали, что набор уже закончился и мое место уже занято. Выписали направление и проездные документы и я направился в 57-й запасной стрелковый полк, который располагался в Татащевских лагерях в Саратовской области.
Этот полк ежедневно формировал маршевые роты и отправлял на фронт. Поэтому он был такой огромный, что через него прошли сотни тысяч бойцов. Занятий в нем никаких не было. Погода была очень дождливая, кругом была непролазная грязь, кормили очень плохо, располагались в палатках, а это октябрь и ноябрь месяцы, поэтому как только кто туда попадал, то сразу просились в маршевую роту, чтобы скорее направили на фронт.
В начале 1941 года меня в составе группы бойцов, имеющих образование 7 классов и выше, отправили в 24 авиадесантную бригаду на должность комсорга артиллерийского дивизиона. Но через некоторое время на эту должность прислали лейтенанта, а меня направили номером несуществующей пушки, т.к. таковых в дивизионе не было. Изучали мы пушки и снаряды, а также теорию стрельбы по плакатам. Обмундировали нас тепло и легко, как настоящих десантников. Кормили также хорошо. Жили мы в домах немце в Поволжья, которые к тому времени были выселены. Дисциплина была очень строгая, особенно боялись все ни командира дивизиона (я его фамилии не помню), а комиссара по фамилии Жигалин. Оба они носили по одной "шпале" на петлицах, т.е. командир был капитан, а комиссар - батальонный комиссар (такое звание у политработника).
В декабре 1941 года, когда враг был под Москвой, нас готовили к прыжкам. Сначала мы прыгали с вышки высотой 2.3 м. Все я отпрыгал нормально, потом начали прыгать с вышки высотой 3 м. Несколько прыжков я сделал нормально, но один прыжок оказался неудачным: я получил растяжение сухожилия, угодив пятками на мерзлую землю. Я совсем не мог ходить и врач запретил мне даже в столовую ходить. Я оказался все время неподвижным, лежа на нарах.
По плану подготовки мои товарищи 22 декабря должны были прыгать на парашютах с самолетов, а 21 декабря объявили боевую тревогу и 24 авиадесантная бригада была отправлена под Москву просто как пехотная часть. Основная масса сослуживцев по 24 АДБ погибла, защищая Москву. А нас, больных в дивизионе оказалось 9 солдат, отправили на санях в штаб бригады, где нам выписали документы в Энгельский райвоенкомат, предварительно сняв десантное обмундирование и одев в рванье. Т.к. у меня нога 45 размера, то таких ботинок не нашлось, мне выдали 43 размер, и чтобы их одеть, я их разрезал почти до носка и кое-как напялил, одел рваную шинель и старую грязную ушанку. Вот в таком виде нас отправили в г.Энгельс. Кто хорошо мог двигаться, они, наверное, за один день дошли, а мы втроем двигались целых 3 дня 45 км, т.е. 15 км в день. Но за это время мои ноги как бы окрепли и я хоть с болью в пятках, но шел и за 3 суток дошел до Энгельского райвоенкомата. И с тех пор начал ходить, а врач запрещал. Правда и до сих пор, особенно под старость, пятки дают себя знать. Энгельский райвоенкомат направил нас в Саратовский пересыльный пункт. Идти туда можно было прямо по льду через Волгу.
Саратовский пересыльный пункт отправлял солдат по формирующимся частям. Сдали и мы трое свои документы в штаб пункта. На пункте имелась казарма с трехэтажными нарами, где мы и ночевали. Кормить нас было нечем, поэтому долго там не держали, всего 3-4 дня и отправляли.
На всю жизнь мне запомнился случай. Мое место для сна было на нарах на третьем этаже. В одну из ночей рядом со мной поселился новичок, только что прибывший из дома с полным мешком продуктов. Он, сытый, конечно, сразу захрапел, а я голодный всю ночь не мог заснуть, исходя слюной, а запахи продуктов дурманили мой мозг, который как бы раздвоился: одна половина требует - "Вот он, мешок продуктов, протяни руку и возьми, утоли голод, ведь хозяин не услышит!, а другая половина говорит: "Не трогай, это не твое, какое ты имеешь право - это воровство, разве тебя учили воровать?". Так и пролежал всю ночь, не сомкнув глаз, исходя слюной, но победила вторая половина. На второй день мы ушли смотреть город, а когда пришли, нам говорят, что нас вызывали. Когда я пошел спросить, зачем вызвали, мне сказали, что приходил капитан Суворов из училища связи и записал меня. Дали мне номер его телефона, я позвонил, он мне дал адрес училища (Университетская, 59) и сказал, что он даст указание на проходную, чтобы меня пропустили. Не успел я попасть в расположение училища, меня направили к капитану Суворову, оказался он командиром курсантской роты. Рота как раз строилась на обед. Капитан сказал: "Идете, пообедайте, а потом зайдете ко мне, я вас окончательно устрою". Наголодавшись за последние дни, попав в курсантскую столовую, я думал, что попал в рай. Трудности учебы меня не волновали. Так я стал курсантом Куйбышевского военного училища связи.
УСЛОВИЯ УЧЕБЫ В УЧИЛИЩЕ
Вот какие были условия учебы в училище. Кормили, можно сказать, вполне удовлетворительно, хотя при той нагрузке, которую нам давали,и этой нормы не хватало, и мы чувствовали себя голодными. Зима 1941 - 1942 годов была ужасно лютая, а одеты мы были для 40-градусного мороза легко, поэтому тех калорий, которые мы получали, явно не хватало.
Занятия были и в классах, и в поле, и на плацу. Продолжительность занятий была 12 часов в сутки, из них 2 часа ночной работы на аппаратах СТ-35, т.к. класс СТ был один и учебные взводы занимались в нем по очереди. В связи с этим и приходилось часто вставать среди ночи и идти в класс работать на аппаратах. Но отбой (23.00) и подъем (6.00) оставались незыблемыми. Поэтому из 7 часов сна оставалось 5 часов, но т.к. пока заснешь после двойного "отбоя", проходит еще около часа и остается на сон по настоящему 4 часа. Занятия в классах были, кроме описанных выше, еще тренировки в приеме и передаче в радиоклассе (азбука Морзе по радио), изучение техники связи и теория тактико-специальной подготовки.
Занятия строевой и тактико-строевой подготовкой проходили на плацу. Много времени отводилось на тактико-специальную подготовку: практическое обеспечение частей и подразделений различных видов Вооруженных Сил как проводной, так и радиосвязью в полевых условиях. Стрельб было немного и проводились они на стрельбище в основном из винтовки и за все время учебы лишь один раз из револьвера "Наган".
Проводились кроссы на 1 км и на 3 км. Кроме того проводились марш-броски с полной выкладкой на 10 км, из них1-2 км в противогазах. Это было особенно тяжело. Дело в том, что начало марша было на Лысой горе (это на окраине Саратова) и окончание тоже там на полосе препятствий. Сначала, без учета времени на марш-бросок, поднимались на эту гору (около часа времени уходило на это), там, на верху старт, который начинался по-пластунски (50 м), затем попеременно шагом, бегом, затем в противогазах 2 км, тоже и шагом, и бегом. Потом без противогазов примерно 5 км, спускаемся с горы по другой дороге, внизу проходим вдоль горы. Там под горой стрельбище, производим по 3 выстрела без противогазов и поднимаемся опять на Лысую гору, там на верху проходим штурмовую полосу (кто проходит, а кто и падает на этой полосе). Заканчивается эта полоса чучелами, которые надо колоть штыком винтовки. Вот так проходила учеба зимой. То же повторялось и летом, только при 40, а то и 50 градусов саратовской жары. Все описанное повторялось, т.к. наша программа была рассчитана сначала на 3 месяца, затем на 6 месяцев, затем на 9 месяцев и в конце уже на 12 месяцев, но последнюю выполнить не удалось, наш выпуск оказался 10-ти месячным.
Летом 1942 года самолеты фашистов начали прорываться и бомбить предприятия Саратова, и к трудностям учебы добавились воздушные тревоги по несколько раз за ночь, а днем после бомбежек мы ходили разбирать завалы.
Кроме учебы мы несли еще и гарнизонную службу по охране военных объектов гарнизона, а также и внутреннюю караульную службу. Особенно тяжело было нести гарнизонную службу зимой при морозах 35-40 градусов. Ведь наша одежда была обыкновенным курсантским обмундированием: фланелевое белье, зимние брюки и гимнастерки (габардиновые), английского сукна шинели, шапка-ушанка и только на ногах серые валенки. И вот в таком обмундировании на морозе, да еще с ветерком, надо было выстоять на посту 2 часа до смены, а за сутки 24:3 всего 8 часов, т.е. 4 смены.
Так продолжалась наша учеба до 15 ноября 1942 года, когда был произведен срочный выпуск, и нам зачитали приказ о присвоении звания кому лейтенанта, а кому младшего лейтенанта в зависимости от успеваемости. Я получил звание лейтенанта, как раз к моему 20 летнему юбилею. А 16 ноября 1942 года мы в количестве 21 человека выехали в Новосибирск, где в это время формировалась наша 140-я стрелковая дивизия войск НКВД, где мы были назначены на должности командиров взводов.
СЛУЖБА В 140 СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ ВОЙСК НКВД
Я был назначен командиром телефонного взвода роты связи 96 Читинского стрелкового полка. Командиром роты был капитан Яковлев Василий Александрович, заместителем командира роты - ст. лейтенант Ловкин Дмитрий Николаевич, командиром штабного взвода - мой сокурсник Гурьянов Николай Иванович, командиром радиовзвода был лейтенант из запаса пожилой товарищ, фамилии которого я не помню. Начальником связи полка был капитан Чугунов Борис Иванович, командиром 96 Читинского полка был полковник Григорьев.
В конце декабря 1942 года дивизия была передислоцирована в г.Красноуфинск Свердловской области, где формирование продолжалось до февраля месяца 1943 года.
Там я обучал солдат взвода в основном в поле при 40-50-градусных морозах и, когда мы выехали на фронт, мои солдаты были полностью подготовлены для организации связи в стрелковом полку в боевых условиях. Но сложилось так, что на фронт мне пришлось выехать с солдатами, которых готовил не я, а другой выпускник нашего курса лейтенант Баур Александр Михайлович.
Дело было так: командир дивизии генерал Еншин проводил с нашим полком заключительное полковое учение при 40-градусном морозе, у меня со всеми подразделениями полка была безукоризненная проводная связь, а в 3 стрелковом батальоне у лейтенанта Баура все телефонные аппараты отказали и связи не оказалось ни с одной ротой. А дело в том, что у меня все элементы питания полевых телефонных аппаратов были утеплены сукном от солдатской шинели, чего Баур не сделал, поэтому у него элементы позамерзали и аппараты не работали.
Видя такое положение, нач.связи полка Чугунов вызвал меня и приказал срочно выехать и организовать связь в ЗСБ, что я и сделал буквально за 20 минут. Когда доложили командиру дивизии, как все произошло, он приказал перевести меня из роты связи в ЗСБ, командиром которого был капитан Чибисов. Так я стал начальником связи ЗСБ, взвод связи которого готовился не мной, хотя начальник связи полка Чугунов сказал, что все равно меня заберет обратно в роту. Но на фронт я выехал все же в составе ЗСБ.
15 февраля 1943 года 140-я СД была поднята по тревоге, срочно погружена в эшелоны и "зеленой улицей", нигде не задерживаясь, прибыли в г.Елец Липецкой области, где и выгрузились. Отсюда начинается боевой путь 140-й Сибирской СД.
Необходимо уточнить общую обстановку на фронтах ВОВ в это время. Дело в том, что в это время, после Сталинградской битвы и дальнейшего наступления наших войск, образовались Курская дуга и Орловский выступ. Наши войска готовились срезать этот выступ, взять Орел, ликвидировав тем самым эту дугу. Для чего сосредотачивались войска, в том числе и наша 70-я армия, в состав которой входила 140-я СД. Но пока общевойсковые армии сосредотачивались для взятия Орла, танковые и воздушные армии были из-под Орла переброшены под Харьков, где была окружена крупная группировка наших войск. Поэтому планы по взятию Орла зимой были немцами сорваны. А общевойсковые армии без необходимой поддержки артиллерии, танков и авиации никаких результатов не дали, кроме лишних потерь.
От г.Ельца мы маршем двинулись к фронту. Все имущество мы везли, в основном, на санках, сделанных из лыж. На лошадях везли, в основном, пушки и кухни, хотя в кухнях и варить было нечего. Дело в том, что продуктов у нас оставалось после выгрузки всего на 2 суткодачи, что было привезено с Урала. Потом нам сказали, что армейские склады где-то впереди. Потом, когда прошли половину пути, нам сказали, что армейские склады отстали. Таким образом за 10 дней пути в тяжелейших условиях снежной зимы мы получили всего по 120 гр. сухарей и 50 гр. сала, остальное время - на подножном корму. Правда полком за это время мы съели одну корову, которую по указаниям местных жителей конфисковали у полицая, служившего немцам. Трудности еще заключались и в том, что негде было и отдохнуть: намечается на карте ночлег в какой-то деревне, а когда приходим на место, оказывается деревни-то и нет - торчат одни обожженные печные трубы. О трудностях этого марша свидетельствует хотя бы то, что у нас в полку за время марша умерло с голоду 9 солдат.
В конце февраля мы подошли к линии фронта. Примерно в 2 км от передовой в роще нас враг встретил бомбардировкой. Бомбил он в это же время и прифронтовую деревню, где все горело. Первый раз под бомбежкой, да еще в лесу, было конечно страшно. Если кто похвастается и скажет, что под бомбами и снарядами он не боялся, не верьте этому, это вранье. Итак в ночь наша пехота должна сменить тех, кто находился в окопах, и готовиться к наступлению. Наш батальон по замыслу командира полка оказался во втором эшелоне, поэтому расположился на ночлег в прифронтовой деревне, в которой после бомбежки оставалось еще несколько хат под соломенной крышей. В одной из хат расположился и я со взводом. Где-то взяли солдаты рожь, наварили кутьи и без соли, и без чего бы то ни было кроме воды, поели. Солдаты легли, некоторые на печке, некоторые на полу, а я расположился на лежанке около русской печки, постелив солому, а в головах положил пистолет в кобуре, на него - рукавицы из лисьего меха. В дверях на улице поставил часового. Среди ночи меня разбудил выстрел. Я встал, спросил часового: "Что за выстрел?". Он ответил, что не знает и ничего не видно. Тогда я опять лег, часовой кричит: "Наша хата горит!". А солома вспыхнула как порох и изба загорелась вся сразу. Пока вытаскивали из хаты все солдатское имущество и имущество связи хата полыхала уже и внутри. Загорелась и солома на моей лежанке, а на печи оставался один солдат. Пока я его эвакуировал, мой пистолет начал стрелять от возгорания. Солдат мой немного обжег ноги. Мы оказались с ним вдвоем в избе, которая была вся охвачена огнем, и, когда мы выскочили из горящей избы, других солдат и имущества связи уже не было, а по горящей избе противник открыл минометный огонь. Отбежав от горящей избы, мы увидели подвал, и вскочили туда, но там внутри горела пенька. Мы выскочили и оттуда. В это время обстрел прекратился и мы вдвоем зашли в сарай, где располагалась 8-я рота нашего батальона. Там у маленького костерка мы провели остаток ночи. На рассвете было объявлено построение батальона. Когда начали строиться, смотрю, мои солдаты идут в строй с разных сторон и каждый несет, кто пару катушек кабеля и аппарат, кто пару аппаратов и катушки. И пока батальон строился, мои ребятки все оказались в строю, не потеряв из имущества ничего. При докладе командиру батальона я доложил и о ночном проишествии. Командир батальона только спросил: "Потери есть?". Я сказал: "Один мой пистолет и мои перчатки". - "Ну и ладно, пока возьми карабин и перчатки в хозвзводе, а пистолет потом, живы будем, добудем." Так состоялось мое боевое крещение.
По-моему с 5 марта полк начал готовиться к наступлению. Это было под г.Дмитровск-Орловский. Хотя продуктов нам еще не подвозили, а боеприпасов было один или два (точно не помню) боекомплекта, привезенных еще с Урала. Питались на подножном корму, кто в пустой деревне что найдет (зерно, картошку, капусту), а еще убитые зимой лошади. Увидел оттаявшее копыто, откопал, и вари без соли и без хлеба, покушал. Многих рвало от такой пищи.
ЗИМНЕЕ НАСТУПЛЕНИЕ ДИВИЗИИ
В первых числах марта дивизии приказали наступать без артиллерийской, без танковой и авиационной поддержки, голодных, с одним боекомплектом стрелкового оружия. Боевой порядок дивизии: 2 СП в первом эшелоне, а один СП - во втором. Наш 96 СП - один СБ в первом эшелоне, два СБ - во втором.
Наступление началось часов в 8 утра. Часа через 3 первый батальон был выведен из строя, ввели второй батальон, а к 14.00 наступление полностью захлебнулось. Третий батальон уже не пустили. Т.о. бездумное, неподготовленное наступление было прекращено. Командир дивизии генерал Еншин был ранен, командующего 70-й армии Галанина убрали, а 140-ю дивизию отвели во второй эшелон. Т.о. цвет всей 70-й армии на 1/3 вывели из строя (цвет, потому что солдаты и сержанты, да и большинство офицеров были рождения 1919, 1920, 1922, 1923 годов). Погиб и один из наших выпускников - начальник связи 2-го (жаль, фамилию забыл), а начальник связи 1-го СБ был ранен. Это лейтенант Новиков. А я остался невредимым, потому что3 СБ не пустили в наступление. Так мы встали на несколько дней в обороне.
8 марта нам приказали сдать оборонительный рубеж другой части, а самим отойти во второй эшелон. Мой 3 СБ пока еще было темно снялся и ушел. А я со взводом пока сматывал кабель и собирал личный состав, до рассвета отойти не успел,а дорога проходила через высоту, просматриваемую противником. Только мы поднялись на высоту, я впереди, взвод за мной в колонне, имущество на санках,противник открыл пулеметный прицельный огонь. Мы залегли на голом месте. Я подал команду по одному перебежками возвратиться назад. Так все мои солдаты по одному спустились на не простреливаемое пространство. Я оставался лежать не шевелясь. Противник видно думал, что я убит, и прекратил огонь. Я выждал немного и рывком успел сбежать вниз, посланная мне вдогонку очередь опоздала. Взвод людских потерь не понес. Но весь телефонный кабель на санках остался на высоте, а мы стали дожидаться темноты. Когда стемнело, мы пошли, а санок с кабелем уже не было. Кто-то пришел раньше нас и увез наши санки. Так батальон остался без кабеля. Хорошо еще телефонные аппараты были на плечах у солдат, а не на санках. Прибыв ночью в указанную для ночлега деревню, мы ничего не нашли, кроме амбара, в котором была пенька и рожь. На пеньке мы и переспали. А утром рано в амбар ворвался с криком хозяин, и мне пришлось под его "конвоем" с криками идти к коменданту, который выслушал хозяина амбара, а потом меня. Успокоил его, а мне разрешил идти в батальон. По пути мы обнаружили по пометкам на катушках свой кабель у артиллеристов артполка, но доказали только на 3-х катушках. Больше не могли доказать и нам отдали только три, что хоть в натяжку, но хватило организовать связь с тремя стрелковыми ротами, которые от штаба батальона находились недалеко. На остальной кабель мной был составлен акт на списание, как на боевые потери, но списывать не стали, а стоимость высчитали из моей зарплаты.
Так закончилась зимняя эпопея 1943 года 140-й Сибирской стрелковой дивизии. Мы начали строить глубокоэшелонированный оборонительный рубеж, но в это время вошь воспользовалась длительной голодовкой и начался тифозный весенний период. Я избежал этого несчастья, а вот командир штабного взвода Гурьянов Н.И. и командир радиовзвода наш "старикашка" из запаса заболели тифом.
Коля Гурьянов переболел и вернулся, а командир радиовзвода умер. В это время начальник связи Чугунов был назначен на должность начальника штаба полка, начальником связи стал Яковлев, а я был назначен заместителем командира роты связи, а начальником связи 3 СБ на мое место прибыл лейтенант Минаев, тоже наш однокурсник, который в октябре 1943 года на Днепре пропал без вести. Так капитан Чугунов выполнил свое обещание и забрал меня обратно в роту связи и даже с повышением.
Необходимо отметить, в конце марта нас начали отлично кормить, несмотря на то, что началось половодье и продовольствие приходилось подвозить верхом на лошадях. Так мы в марте 1943 г. приступили к строительству глубокоэшелонированного оборонительного рубежа на Курской дуге.
В июне 1943 г. институт заместителей командиров рот приказом наркома был ликвидирована и мне предложили выехать в резерв командующего фронтом с последующем назначением на должность командира роты. Но в нашей роте оставалась свободной должность командира радиовзвода и по просьбе начальника связи полка капитана Яковлева я остался на должности командира радиовзвода в родной роте родного 96-го стрелкового полка.
До начала летнего наступления немцев на Курской дуге мы, кроме строительства оборонительного рубежа, занимались и боевой подготовкой, последним аккордом которой были полковые учения со стрельбой изо всех видов боевыми снарядами по оборудованной оборонительной полосе "противника". Пехота наступала за разрывами боевых снарядов. В то же время весь личный состав 140-й Сибирской СД был "обкатан" танками: человек находился в окопе, через который пускали танк, после прохода танка через этот окоп человек вставал и бросал учебную гранату по танку. Этим была ликвидирована среди личного состава танкобоязнь. В это же время дивизия была пополнена личным составом из обстрелянных бойцов, возвратившихся после лечения из госпиталей. Таким образом личный состав был полностью подготовлен к ведению тяжелейших боев в летней кампании на Курской дуге.
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЛЕТОМ 1943 ГОДА НА КУРСКОЙ ДУГЕ
5 июля 1943 года контрподготовкой нашей артиллерии на нашем северном фасе Курской дуги началась историческая битва. Наша контрподготовка была для изготовившегося к наступлению противника неожиданностью и во многом расстроила его боевые порядки и противник понес немалые потери, что хоть и не сорвало его наступления, но на некоторое время задержало и ослабило мощность первого удара.
140-я Сибирская в это время находилась во втором эшелоне примерно в 20 км по фронту от места главного удара противника.
6 июля вечером 96 СП получил приказ выдвинуться и занять оборону в районе главного удара противника. Пехоту и поддерживающие средства посадили на машины и они ночью заняли оборону в 3-м эшелоне полосы обороны. Штаб полка с полковыми подразделениями двигался пешим порядком и прибыл в назначенный район только к восходу солнца. И не успели мы еще по-настоящему осмотреться, как самолеты противника беспрепятственно начали нас бомбить. В это время осколком бомбы оторвало ногу командиру телефонного взвода нашей роты ст.сержанту Белопольскому, а на переднем крае начались бои наземных войск. А меня вызвал командир полка и приказал связаться с танкистами, которые находились примерно в 5-ти км от нашего штаба. Об интенсивности боев много было везде написано. Я хочу описать личные впечатления. Когда мы с солдатом вдвоем пошли к танкистам, за нами двумя "Мессершмидт" все время гонялся. Пока он делает разворот мы поднимаемся и бежим, как только он вернулся и готов к атаке, мы падаем, а он дает пулеметную очередь. И так он нас сопровождал, пока не израсходовал все боеприпасы, и только тогда оставил нас в покое. Выполнив задание, мы вернулись на место, где располагался штаб полка, но его там уже не было. Пока мы ходили к танкистам на штаб полка вторично налетели самолеты противника и дом, где располагался штаб полка, загорелся. Парторг полка майор Скрыпник еле сумел вынести из горящего дома знамя полка, а начальник химической защиты полка находился в одиночном окопе, куда было прямое попадание бомбы, и от него остался только спрессованный блокнот. Так я узнал о результатах бомбардировки (вторичной) штаба полка, когда мы приехали в новое расположение штаба, а по пути мы заметили - торчит нога солдата из земли и шевелится. мы откопали, оказалось он живой был засыпан в окопе взрывом бомбы. Кто он, чей и откуда, мы не узнали, он был контужен, а нам надо было идти дальше. К 12 часам 7 июля наши батальоны встретили прорвавшегося противника и начали поступать раненые. О героизме наших солдат надо тоже немного упомянуть. Наши солдаты, пройдя обкатку танками, встретили танки противника во всеоружии: пропуская через себя, они зажигали их бутылками с горючей смесью, противотанковыми гранатами и связками противопехотных гранат, отсекая от них пехоту противника и затем уничтожая ее ружейно-пулеметным огнем.
А парторг 1-й роты нашего полка сержант Еропалов был окружен фашистами, взорвал противотанковую гранату, погиб сам и уничтожил целую дюжину фашистов. Вообще героизм наших солдат и командиров был действительно массовым. Это не для красного словца, это я видел своими глазами.
Перед вечером 7 июля в расположении штаба полка стали слышны автоматные очереди. Командир полка приказал всем, кто был при штабе, занять круговую оборону, вызвал командира роты автоматчиков, которая была в резерве полка, и поставил ему задачу уничтожить прорвавшихся фашистских автоматчиков. Через час примерно командир автоматчиков доложил о выполнении задачи. В ночь с 7 на 8 штаб полка перешел на новое подготовленное саперами место в огороде на окраине с.Теплое. Для командира и начштаба был подготовлен блиндаж, все же остальные, каждый для себя, подготовили окопы, а на место бывшего расположения штаба полка перешел штаб 3 СБ. Так полк вел упорные бои 8 - 12 июля. Особенно тяжело полку было 10 июля, когда 2 и 3 стрелковые батальоны были окружены и вели тяжелый бой в окружении. Была перерезана проводная связь с наблюдательным пунктом командира полка, где в это время находился начальник артиллерии полка и наш командир штабного взвода Гурьянов, а командир полка в это время находился в штабе полка. Командир полка вызвал меня и дал карту, где указал, куда необходимо направить огонь артиллерии и куда направить пару танков, которые якобы находятся рядом с наблюдательным пунктом. Посылая меня к начальнику артиллерии на НП, он мне сказал: "Пойдешь на НП, найдешь там капитана Дебоя, передашь ему мой приказ открыть артогонь по указанным на карте точкам и связаться с находящимися там танкистами, чтобы направили пару танков в указанную на карте точку. Имей в виду, что на НП по телефонной линии нельзя, надо обойти подальше в тыл, чтобы не нарваться на немцев. Возьми обязательно с собой солдата, не вздумай идти один". В такой тяжелой обстановке, так спокойно и понятно поставить задачу мог только опытнейший командир - пограничник, которым и был полковник Григорьев, вселив уверенность в выполнение приказа мной, еще малоопытным лейтенантом. Выполнив указания командира об осторожности, мы с солдатом прибыли на НП без проишествий, но там мы были разочарованы, т.к. приказ о помощи нашим подразделениям ни со стороны артиллеристов, у которых в это время не оказалось снарядов,ни со стороны танкистов, они куда-то ушли по приказу своего командования, осуществить не удалось. Когда мы находились на НП, прямо на высоту направился немецкий танк, а у артиллеристов ни только не было снарядов, но даже ни одной гранаты. А танк по подножию высоты пошел беспрепятственно в тыл, наматывая на гусеницы наш кабель, который был проложен от нашего штаба на НП. Чтобы весь кабель танк не утащил, мы с Колей Гурьяновым вцепились за кабель и тянули, не пуская его за танком, пока кабель не оборвался. В это время - о радость! - с огневых позиций батарей сообщили, что подвезли снаряды, а еще какой-то артиллерист кричит: "Куда вам огня, у меня бездействует целый гаубичный полк!". А в это время в районе школы с.Теплое примерно 20 танков немцев готовились к атаке, рассаживая пехоту на танки. Дебоя показал майору - артиллеристу, куда вести огонь (с НП было очень хорошо все видно). Залп артиллерийского полка сорвал атаку немцев. Вернулся я в штаб полка к вечеру, когда бой уже затихал. А мне в штабе рассказали, как танк немецкий, который рядом с НП прошел в наш тыл, возвращаясь обратно прошел рядом с нашим штабом, а саперы думали, что это наш танк направляется прямо на минное поле, хотели его остановить, но когда увидели на нем кресты, пропустили его, надеясь, что он на минном поле подорвется. А он, гад, прошел через наше минное поле и не подорвался. Это маленькая часть эпизодов, которым я был свидетелем. Рота связи в этих боях потеряла три человека убитыми и несколько человек ранеными. Погиб наш любимец роты молодой красивейший парень, рядовой Дурнев. Фамилии других к сожалению не помню, кроме ст.сержанта Белопольского, о котором написано выше. Стрелковые роты 2-го и 3-го СБ вели бои в окружении и в основном погибли, если не считать нескольких человек, выскочивших по ночам. Взводы связи этих батальонов тажке выбыли из строя: кто погиб, кто получил ранения. А держались окруженные стойко. Меньшие потери понес наш 1-й СБ. И оборону на участке 2-го и 3-го СБ держали штабные подразделения: рота автоматчиков, радиовзвод, часть саперной роты до 16 июля, когда нашу дивизию сменила свежая 216 СД.
Переночевав одну ночь в селе, кажется Молотычи, мы думали, что отдохнем, но пришел приказ командира дивизии о наступлении. Так 17 июля мы от обороны перешли в наступление, которое уже продолжалось до конца войны, переходя временами к обороне. На второй день наступления командир полка Григорьев и нач.штаба Чугунов были ранены, подорвались на мине, и командовать полком стал майор Вахрушев. Исполнял обязанности нач.штаба ПНШ, фамилию которого я не помню. Они прокомандовали полком всего одни сутки и были оба ранены при следующих обстоятельствах: в селе Красниково штаб полка занял блиндаж, построенный немцами. Блиндаж был выкопан пещерой в обвислом берегу речушки. Для крепления примерно через 1 м друг от друга были поставлены деревянные стойки, скрепленные поверху перекладинами. Длина этой пещеры была метров 20. В этом блиндаже находилось человек 12-15. Кто был непосредственно руководством боя не занят, были в глубине, а командир полка и НШ (исполняющий обязанности) и один телефонист находились при входе в блиндаж. Меня командир роты Ловкин послал в блиндаж проследить за связью, поэтому я находился от входа метрах в 6-7. Начальник связи Яковлев, инженер полка Воронков, ком.штабного взвода Гурьянов в глубине блиндажа отдыхали. Рядом со мной ближе к выходу находился нач.СМЕРШ полка, а в глубину фельдшер - девушка (фамилий их не помню). В это время (дело было часов в 9 утра) к-р полка разговаривал с командиром 1 СБ по телефону. Я слышу, он говорит: "Ладно, поговорим потом, кажется на нас летят." И только он так сказал, послышался свист бомбы и тут же взрыв, который обрушил вот этот крутой обрыв речушки. И вход в блиндаж был полностью перекрыт, а второй, более мощный взрыв, обрушил на блиндаж весь слой земли обрыва, а он был высотой метра 3-4. Т.о, мы оказались в ловушке, кричали раненые, стонали засыпанные, а начальнику СМЕРШ деревянной перекладиной сняло "скальп", оголив череп, и он кричал и просил помощи. Оставшееся небольшое пространство в блиндаже, в котором быстро истощался воздух, готово было похоронить нас заживо. Те, кто мог двигаться, помогали откапывать засыпанных, оказывать первую помощь раненым. Но воздуха стало не хватать и первой начала задыхаться девушка - фельдшер. Я взял ее на руки, отнес немного в глубину и положил. Воронков и я руками отбрасывали комья земли, пробиваясь к выходу, но силы с каждой минутой оставляли нас. Яковлев подсвечивал нам фонариком и, когда воздух начал заканчиваться, он подал команду: "Хлопцы, подготовить пистолеты". Только прозвучала эта команда, слышим другую команду от Воронкова (а он был ближе всех к выходу): "Стой, хлопцы, отставить пистолеты, нас откапывают". Когда же наступила тишина, мы все услышали работу лопат снаружи, а через несколько минут появилось небольшое отверстие, в которое начал поступать свежий воздух. Отверстие быстро увеличивалось и вскоре, кто мог двигаться, стали выходить из этой могилы. Здесь мы похоронили в братской могиле 20 человек, а раненых было значительно больше. Дело в том, что в это время как раз приехала кухня с завтраком, и все штабные подразделения собрались около кухни. Были ранены и.о. командира полка и и.о. нач.штаба полка. Погиб наш телефонист, который сидел с телефонным аппаратом у входа в блиндаж. Оторвало ногу начальнику артиллерии полка капитану Дебоя. Командир роты связи Ловкин, который находился в моем окопе, был контужен. Первая бомба попала в кухню, которую разнесло вместе с парой лошадей. И так мы остались опять без командира полка и начальника штаба. Командование взял на себя инженер полка Воронков Глеб Михайлович, который доложил командиру дивизии о случившемся. Командир дивизии приказал Воронкову командовать полком до прибытия нового командира.Потом за нами гонялся "мессершимдт", пока мы не спрятались в каком-то овраге. На второй день прибыл новый командир полка майор Маковцев Владимир Венедиктович - кавалерист, который действовал в бою, не задумываясь, "кавалерийским наскоком", поэтому уже 29.08.1943 г. погиб. А дело было так. Полк наступал в районе г.Севск, наступление приостановилось, полк временно перешел к обороне и Маковцев приказал саперам днем оборудовать ему наблюдательный пункт на глазах у противника, чего никогда не делал ни один командир, НП оборудовался всегда ночью. Немцы молчал, пока работали саперы. Но как только командир со своей "свитой" занял НП, они накрыли его артогнем. Так бесславно погиб наш кавалерист, хотя саперы, прежде чем начать работы, предупреждали его об опасности, но он был непреклонен и требовал выполнения приказа. Немного раньше у меня с этим командиром полка тоже был инцидент. Стрелковые батальоны переходили, меняя участок вдоль фронта, а командир полка со штабом по более прямой дороге прибыл на новый участок намного быстрее, чем стрелковые батальоны. В это время я уже сдал радиовзвод прибывшему в роту специалисту - радисту и командовал опять телефонным взводом. Так вот, командир полка вызвал меня и приказал организовать телефонную связь на новое место, куда должны по времени прибыть стрелковые батальоны, но они на несколько часов запаздывали. Когда я начал приближаться к переднему краю с двумя солдатами, нас обстреляли немцы, ранив одного из солдат, которого даже вынести не представлялось возможности, и мы оставили его в окопе, предварительно перевязав. Для его охраны я оставил второго солдата, а сам пошел доложить о том, что наши СБ на место еще не прибыли и нас обстреляли немцы, ранив одного моего солдата. Реакция командира на мой доклад была резкая: "Ты трус, смотри на часы, батальоны давно уже на месте". И послал замполита проверить правильность моего доклада и успокоился только после доклада замполита, подтвердившего мой доклад. А стрелки прибыли только к вечеру через 4 часа после доклада замполита. А раненого связиста мы вынесли, когда стемнело.
В полк прибыл новый командир майор Осыко Александр Алескеевич, умный, но бесшабашный, прямо-таки героический, жаль только, что он часто руководил боем под хмельком. С ним мы форсировали реки Десну, Сож, Днепр и по-моему Припять, освободили города Новгород Северский, Коростень, Новоград Волынский и многие населенные пункты. За бои на Курской дуге я был награжден медалью "За отвагу", а за форсирование на р.Десна - орденом "Красная звезда". Через Десну я переправился вместе с передовым батальоном и связь проводная работала бесперебойно, пока не переправился весь полк. За взятие г.Новгород Северский 140 СД получила наименование Новгород-Северской и стала именоваться 140 Сиберская Новгород-Северская стрелковая дивизия. На берегу реки Сож командир командир дивизии генерал Киселев вручил мне сразу две награды: медаль "За отвагу" и орден "Красная звезда" в сентябре 1943 года. А в августе перед форсированием р.Десна я был принят в члены КПСС. С плацдарма на р.Сож 140 СД была переброшена на плацдарм на р.Днепр севернее Лоева, где начала готовиться к дальнейшему наступлению. Первая попытка прорвать оборону противника на этом плацдарме была неудачной и стоила дивизии больших потерь. Потеряв личный состав взвода связи, начальник связи 3 СБ лейтенант Минаев был отправлен в резерв штаба полка, но до штаба полка так и не дошел, пропал без вести. Через неделю подготовки при поддержке мощной артподготовки дивизия прорвала оборону противника на фронте примерно 8 км. В этот прорыв были введены стрелковый, танковый, кавалерийский корпуса и мотоциклетный полк. Двигались по такому узкому коридору, который простреливался из минометов справа и слева, в основном ночью, а днем отдыхали под покровом леса. Но я со взводом не имел возможности ни разу в течение 5 суток наступления хотя бы час поспать: пехота остановилась и отдыхает, а мы организуем связь, они уже выспались, начинают готовиться к ночному маршу, а мы начинаем сматывать кабели. Полк уже ушел, а мы еще мотаем, а потом надо догонять полк, и так каждый день, а дни-то ноябрьские короткие. Так мы продвигались от Днепра с плацдарма Лоевского полукругом опять к Днепру под г.Речицу. Утром 17 ноября мы были под Речицей и в это время наша разведка доложила, что коридор в районе с.Буда противник готовиться перерезать, окружив таким образом войска, вошедшие в этот прорыв. Поэтому был получен приказ двум дивизиям продолжать наступление на Речицу, захватить мост через р.Днепр (ж.д.мост), переправиться на восточный берег Днепра и с тыла овладеть г.Гомель, что впоследствии было выполнено. А 140 СД возвратиться в район с.Буда и предотвратить окружение нашей группировки.
С рассветом дивизия построилась в колонны и двинулась в район выполнения задачи. Я, воспользовавшись этим, пока будем двигаться, решил постелить сена на повозку с катушками и лег, сразу уснув. Сколько я проспал, не знаю, только слышу огромный взрыв, и я лечу куда-то вверх и падаю. Очнувшись, я увидел такую картину: повозка полностью разбита, катушки с кабелем разлетелись до 300 м во все стороны, у одной лошади разорван зад, вторая немного ранена, повозочный солдат Лобур был отброшен в сторону с обожженной рукой, которой он, идя, держался за край повозки. Солдат, который шел сзади за повозкой, был ослеплен, правда, потом зрение было восстановлено. У меня был на ремне пистолет, который улетел куда-то, так и не нашли. Правый бок, на котором лежал, болел, правое ухо не слышало, правая сторона черепа болела. Но сам весь был без особых повреждений, ничего не поломало. Это значит, что катушки с кабелем и слой сена на них спасли меня, хотя сами разлетелись во все стороны, да и от свидетелей этого взрыва услышал, что летел вверх примерно на 5 м, а то и больше, но дорога шла по глубокому и мягкому песку, и когда я падал обратно, сильно не ушибся, т.о. я получил легкую контузию. Так я попал в медсанбат в команду выздоравливающих на две недели, а полк в составе дивизии, выполняя приказ, наступал, отогнав противника до г.Колонковичи. Т.о. и корпус выполнил задачу, форсировав обратно Днепр и взяв с тыла г.Гомель, а дивизия наша не дала возможности противнику перерезать коридор, по которому двигались наши войска от Днепра к Днепру, отрезав группировку немцев, обороняющих Речицу и Гомель.
Выполнив задачу, весь стрелковый корпус собрался на небольшой отдых в Белорусских лесах между Речицей и Колинковичами. В это время (в начале декабря 1943 г.) и я, подлечившись, прибыл в свою роту связи. Но долго отдыхать не пришлось. В это время противник нанес сильный удар по группировке, освобождавшей г. Житомир, взял обратно Житомир, Коростень и продвигался к Киеву. 140 СД в составе корпуса получила приказ совершить форсированный марш и остановить противника. Через 3 суточных перехода на рассвете мы встретились в бою с противником и сначала остановили его наступление, а на второй день сами перешли в наступление, освободив г. Коростень, затем г. Новоград-Волынский, часть населенных пунктов Ровенской и Тернопольской областей. Это уже в 1944 г. С началом Корсунь - Шевченковской операции весь наш стрелковый корпус был выведен в резерв 1-го Украинского фронта и получил приказ командующего фронтом совершить 200-километровый марш с правого на левый фланг фронта и быть готовыми отразить удар противника по деблокированию окруженной Корсунь - Шевченковской группировки противника. Одна дивизия корпуса была в боевых порядках ближе к окруженной группировке, наша 140 СД расположилась в г. Казатин, а одна в г. Бердичеве.
Так мы простояли до тех пор, пока закончился разгром Корсунь - Шевченковской группировки противника. Потом по приказу командующего совершили обратный 400-километровый марш с левого фланга фронта на правый и вступили в бой по форсированию небольшой речки Серет, по-моему в Тернопольской области, где для нас, связистов полка, был неприятный эпизод. На берегу, который занимал противник, был занят небольшой плацдарм нашим полком. Противник перед нашим полком занимал оборону на господствующей высоте, пошел в контратаку, и наши пехотинцы, не выдержав натиска противника, начали отходить, а наш командир полка майор Соколов, который должен был всеми силами и средствами помочь батальонам или запросить таковую у командира дивизии, бросил свой НП и начал менять НП, переходя в другое место. Пока он бегал с места на место наши пехотинцы оставили плацдарм и часть утонула в реке.
Когда же командир дивизии потребовал с него отчет о случившемся, он свалил все на начальника связи полка капитана Яковлева, дескать он не обеспечил его связью. Командир дивизии прислал комиссию во главе с начальником политотдела полковником Майсурадзе, куда входили и работники СМЕРШ. Комиссия опросила многих свидетелей и пришла к выводу, что связисты в данной ситуации были не виноваты, а виноват был командир полка, который на первый раз получил предупреждение о несоответствии. Через некоторое время полк, продолжая наступление, встретил сильное сопротивление противника, который бросил в атаку до 10 танков. Соколов опять оставил свой НП и ушел с высоты в лощину, где случайно встретился с начальником ПО Майсурадзе, который назвал его трусом. Соколов был снят и отправлен, куда - мне неизвестно.
В полк прибыл новый командир полковник Тимошин, начальником штаба полка в это время был майор Бондарев Василий Михайлович. В мартовском наступлении 1944 года был случай, который не описать было бы для меня грешно. Дело было в Тернопольской области. Между наступавшими дивизиями образовался большой разрыв и нашему полку приказали занять этот промежуток. Первым должен был совершать марш вдоль фронта 1-ый СБ нашего полка и занять вышеуказанную брешь. Меня вызвал начальник штаба майор Бондарев и поставил задачу организовать проводную связь от штаба полка к будущему расположению штаба 1 СБ. На карте было указано место, где должен быть расположен штаб 1 СБ. Выполняя эту задачу, я взял с собой повозку с кабелем и трех солдат, и разматывая кабель, все время подключался и докладывал начальнику штаба, а он следил за моим движением лично и подтверждал правильность нашего движения. А выполнял я задачу ночью, да еще при сильной пурге, как говорят "ни зги не видно". Наконец я подошел к хутору из трех домов, отстоявших друг от друга в 150 - 200 м.
Когда подошли к первому дому, доложил Бондареву, он сказал: "Идите к следующему". Подошел ко второму дому, опять доложил, он приказал осторожно двигаться к третьему. Я послал сначала разведку из двух солдат, и только они двинулись, из третьего дома полетела немецкая осветительная ракета, значит в третьем доме находились немцы. Я доложил Бондареву, что в третьем доме немцы. Он приказал отойти к первому дому, поставить охрану, держать с ним связь и ожидать там 1-ый СБ, с которым у штаба полка была связь по радио.
Только мы отъехали метров на 50 от второго дома, немцы накрыли его минометным огнем. Но 1-ый СБ заблудился, и до утра так и не вышел в указанный район. Так что мы вчетвером оказались перед противником без всякого прикрытия. Утром Бондарев позвонил и сказал: "Командир батальона выслал разведку, чтобы найти вас и привести туда батальон". А пурга продолжалась с неослабевающей силой и видимость была очень слабая. Наконец, смотрим, человек 12 в белых маскхалатах полукольцом приближается к нам, а кто они: наши или немцы, попробуй разобрать. Один мой солдат говорит: "Вы меня прикройте, а я пойду им навстречу". Когда он приблизился на расстояние, где звук был слышен, они ему сообщили, что они разведчики 1-го СБ. Так к нам прибыло подкрепление, а двое из них пошли и привели батальон. А к вечеру на этот хутор прибыл и штаб полка во главе с командиром полка. Уже давно стемнело, когда командир полка хватился, что где-то потерялась полковая батарея 76-мм пушек. Он вызвал меня и приказал: "Возьми мою лошадь и с моим адъютантом поезжайте поищите батарею". А пурга все усиливалась, и наши, и немцы все наверное попрятались от непогоды, и мы с адъютантом ездили, ездили и заблудились, где мы были у своих или у немцев, не знаем, и ехать обратно в штаб не знаем в какую сторону. Хорошо, что я с детства жил в деревенской среде и много слышал, что если на лошади заблудился, отпускай поводья и предоставь право самой лошади, она придет точно туда, откуда вышла, т.е. домой. Но в данном случае мы около дома были совсем мало времени и я боялся, что лошадь еще не привыкла. Но все равно надо было рисковать и я отпустил поводья, и дал лошади полную волю, а адъютант на своей ехал за мной. Примерно через полчаса лошадь привела нас точно к тому дому, от которого мы уехали. Возможно еще потому, что это был хутор и дальше было поле, и ее тянуло к жилью. Я еще убедился в том, до чего же умное животное - лошадь. Так мы продолжали дальнейшее наступление в Тернопольской области, пока не выдохлись, и весной перешли к обороне, где простояли до июньского наступления 1944 года.
