Елаев Родион Эммануилович
лейтенант
1912 г.р.
Шемышейский р-он С. Демкино
Место призыва: Пензенский РВК
Лейтенант медицинской службы
Погиб в бою
Место захоронения: Калининская обл. Ржевский р-он Д. Полунино
Лейтенант медицинской службы погиб в бою под Ржевом.
Страницу солдата ведёт: Вдовкин Александр Валентинович
История солдата внесена в регионы: Пензенская область, Пенза

Хирургия была моей самой заветной мечтой — Анна Волченкова
16:18 | 12.01.2017 | Интервью
Пенза, 12 января 2017. PenzaNews.
Заслуженный врач РСФСР Анна Волченкова, проработавшая в сфере здравоохранения 55 лет, 53 из которых — в пензенской областной клинической больнице имени Н.Н. Бурденко, дала интервью корреспонденту ИА «PenzaNews» Маргарите Кривцовой, в котором рассказала о своих родных, посвятивших жизнь медицине, о специфике работы акушера-гинеколога в середине ХХ столетия, о становлении в регионе службы анестезиологии, а также о своих лучших учениках.

— Анна Родионовна, в Вашей биографии немало интересных страниц, к которым мы еще вернемся, но сначала хотелось бы поговорить о Вашей семье, оказавшей большое влияние на выбор профессии. Расскажите, пожалуйста, о своем отце и дяде.
— Мой отец Родион Эммануилович Елаев был фельдшером, а его родной брат Михаил Эммануилович Елаев — хирургом. Прежде чем прийти в медицину и внести свой вклад, они проделали нелегкий путь и преодолели множество препятствий на жизненном пути.
Их отец погиб в самом начале Первой мировой войны, не успев сделать ни одного выстрела. Его жена, моя бабушка, осталась в 21 год с двумя детьми на руках — моим отцом, которому на тот момент исполнилось 2 года, и дядей, которому было 1,5 месяца.
В семье, в которой она стала жить после замужества, было 19 человек, но она распалась, и все разъехались по разным городам, разделив имущество. Бабушке достался сруб без крыши, окон, пола и потолка и телка. Но у нее были братья, которые ей помогли. Со временем дом удалось достроить.
Как раз в тот момент началось раскулачивание и развитие советского производства, колхозы начали зарождаться. Настала очередь раскулачивать бабушкину семью. Когда к ней пришли, из имущества нашелся один тулуп — больше ничего не было, но они взяли и его. Бабушку предупредили, что ночью ее придут арестовывать. Тогда она с детьми собралась и ушла. Они спрятались во ржи, и приехавшие их не заметили.
Когда папа вырос, он уехал в Сталинград. С началом периода активного строительства колхозов отец устроился санитаром к фельдшеру. Он был молодой и очень интересовался медициной. Помогая как медбрат, он, не имея медицинского образования, научился делать уколы и правильно шинировать переломы. Отец понравился этому фельдшеру, и тот посоветовал ему поехать учиться. Так он и сделал.
Отец поступил в фельдшерско-акушерскую школу. Тут хочу сказать спасибо бабушке, которая, даже не зная букв, объяснила своим детям, что образование даст им благополучие в жизни. Отец закончил фельдшерско-акушерскую школу, и его направили в шемышейскую районную больницу фельдшером в инфекционное отделение, которое раньше в селе называли «заразные бараки».
Затем туда же поехал учиться Михаил Эммануилович: после прохождения программы он окончил рабфак и отправился поступать в Сталинградский мединститут.
Когда началась война, и папа, и дядя попали на фронт в самые тяжелые места. Отца призвали в июле: сформировали в Подольске дивизию и отправили в Ржев, который был ключевой позицией защиты Москвы — он попал в «мясорубку». Дядя тоже служил в местах тяжелых боев.
Михаил Елаев написал отцу письмо, в котором поклялся, что возьмет всех троих его детей на воспитание и даст образование в случае, если брат погибнет. Так и случилось. Свою клятву он выполнил сполна. Я — врач, сестра — фармацевт, а брат был завкафедрой биологии, но, к сожалению, рано умер.
— Как складывалась Ваша жизнь после войны?
— Я закончила семь классов деревенской леонидовской школы в 1947 году. В это время Михаил Эммануилович уже вернулся с фронта и устроился на работу в военный госпиталь №1648. Это сейчас гимназия №1. Через два года большинство раненых вылечили, а остальных стали принимать в областной больнице, куда его пригласили в качестве заведующего станцией санитарной авиации.
В 1950 году я поступила в Сталинградский мединститут. Училась неплохо и с интересом. У меня даже диплом с отличием.
После окончания института я была направлена в Пензенскую область, должна была поехать окулистом в Никольск. Пошла в отдел здравоохранения, чтобы устроиться на работу, жду, пока меня примут. Проходит мимо меня мужчина и смотрит в упор. После этого через 5 минут меня приглашает завотделом кадров. Я захожу, а там сидит тот самый мужчина и просит меня не отказываться, а я даже не знаю от чего. Оказалось, что это главврач урлейской больницы Кондольского района. Он сказал, что поставит меня любым специалистом, которым я хочу быть, потому что в больнице всего два врача — он, хирург, и отоларинголог, которая ведет всех остальных больных.
Поехала смотреть больницу. Знаете, что меня тогда поразило? Когда подъезжали к деревне, все дома были без крыш. Я спросила, не пожар ли это был. Оказалось, что год был очень сложным, сено не заготовили, поэтому во время суровой зимы люди снимали солому с крыш и кормили скот.
Я осталась там работать, но про специальность окулиста мне пришлось забыть. Главврач принял меня акушером-гинекологом. К слову сказать, учась в институте, мы старались делать те или иные операции по предметам, и раза два я проводила аборт.
Так вот первую операцию он мне показал, а потом ушел по больничным делам. Все инструменты уже приготовили, и я сама все сделала. Он так обрадовался, когда пришел, чуть ли не плясал!
Абортов было множество. В 1955 году до Центрального комитета КПСС дошло, что множество женщин погибают от криминальных абортов. Такие операции до этого были запрещены, и женщины сами выходили из этой ситуации, как могли. Например, бабки специальные были. Одним из самых популярных «инструментов» для аборта был мужской резиновый катетер, который женщины вводили в шейку матки, и орган, стараясь выбросить его, отторгал плодное яйцо. Также частыми орудиями домашних операций были маятник от часов-ходиков, верхний лист фикуса и веретено. После этих манипуляций днем женщина еще ходит, а спать ложится, и начинается кровотечение. Тогда муж ее хватает и везет в больницу. Это было так часто, что я по ночам практически не спала. Мне было очень жалко этих женщин. Я просила их не калечить себя.
Потом аборты разрешили, но стоили они очень дорого, поэтому я делала им эти операции бесплатно. Кто-то из моих «доброжелателей» сказал об этом куда надо, и меня приехала проверять врач из районного центра, но ничего такого не нашла.
— Анна Родионовна, раз уж мы затронули тему абортов, скажите, как Вы относитесь к инициативе, вызвавшей большой резонанс некоторое время назад, о выводе абортов из системы обязательного медицинского страхования (ОМС)?
— Я категорически против. Это та же медицинская операция. Так же бывают осложнения. Женщинам должны ее делать за счет страховой медицины и выдавать больничные листы.
— Работа в сельской больнице, судя по Вашим словам, стала серьезной школой, ведь уже спустя пару лет Вы начали трудиться в пензенской областной больнице.
— Дело в том, что в мае 1958 года мне пришла повестка из военкомата. Меня пригласили на подготовку хирургов военного времени. Тогда были свежи следы Хиросимы и Нагасаки. Американцы в открытую нас считали самыми большими врагами, поэтому, опасаясь быть застигнутыми врасплох, проводили такие курсы для врачей, имевших отношение к хирургии.
Мы 4 месяца учились, чаще всего занятия были в областной больнице имени Н.Н. Бурденко. Нам читали лекции квалифицированные специалисты, а потом была практика — мы помогали оперирующим хирургам. Как раз к концу моей подготовки в отделении экстренной хирургии, где я стажировалась, появилось вакантное место, которое мне и предложили. Я с радостью согласилась. Получила документ, пошла в облздрав, и мне дали направление на работу в областной больнице.
К великой обиде главврача урлейской больницы я перевелась туда.
— Анна Родионовна, если я правильно понимаю, Вы начали работу в Пензе хирургом, но затем стали анестезиологом. Что этому способствовало?
— Хирургия была моей самой заветной мечтой. Я даже свою первую хирургическую операцию в Урлейке сделала сама. У пациента был аппендицит, а главного врача, который был хирургом, не было. Воспаление оказалось сильным. Я знала, что нужно срочно оперировать: если медлить, возникнет гнойный перитонит. Конечно, я ужасно волновалась, но прооперировала, и все прошло успешно. Я, кстати, долго интересовалась дальнейшей судьбой этого пациента. К сожалению, он умер от пьянства.
В 1957 году Михаил Эммануилович получил путевку в Московский институт усовершенствования врачей на кафедру грудной хирургии, где проучился 7 месяцев. К окончанию курсов академик Евгений Мешалкин предложил ему место старшего научного сотрудника Института сердечно-сосудистой патологии в Новосибирске, который тогда организовали. Но дядя сразу же отказался, потому что в противном случае не смог бы нам дать образование.
Первая операция на сердце в областной больнице в Пензе была проведена 18 марта 1958 года. Приехал академик Евгений Мешалкин, сделал две показательные операции, а остальные две под его руководством выполнил уже Михаил Елаев.
Когда была первая операция на сердце, я еще работала в Урлейке, а Михаил Эммануилович пригласил меня посмотреть. Я приехала, и мне очень понравился анестезиолог Евгения Мешалкина — Назым Мамедов, такой быстрый, верткий, как ртуть.
Тут начало развиваться это направление в нашей области, и операции нового уровня, которые стали проводить в Пензе, потребовали более совершенной анестезии. Так вот однажды, вскоре после окончания мною курсов военной хирургии, Михаил Эммануилович предложил мне поехать в Институт усовершенствования врачей на подготовку в качестве анестезиолога. Никому не хотелось, владея хирургией, садиться на проведение наркоза, а я поехала. Через 4 месяца я вернулась дипломированным анестезиологом. Вместе со мной в эту сферу пришел работать Анатолий Горшков.
В то время я была не замужем, и мне удавалось совмещать работу по хирургии и по анестезиологии. Через день у меня было дежурство, а, кроме того, вызывали, когда привозили тяжелых больных, которым нельзя было давать наркоз с примитивной маской, потому что они бы погибли.
Дело в том, что раньше, я еще была очевидцем, пациентов оперировали под масочным наркозом, эфирным. Проволочную маску в виде купола оборачивали ватой, марлей и накрывали клеенкой. Наверху маски было отверстие, чтобы заливать эфир. Голову больного оборачивали простынями, свернутыми в несколько слоев, и надевали эту маску. Пациент задыхался от резкого запаха эфира, у него возникал спазм дыхательных мышц. Тогда маску убирали, давали ему продышаться и снова надевали. Был сон не наркотический, а, скорее, гипоксический.
Когда Михаил Эммануилович стал делать операции на сердце, я давала наркоз и сердечным больным. Потом он мне сказал оставлять хирургию и переходить в анестезиологию, потому что работа хирурга сложна для женщины, а дяде нужен был человек, в котором он был бы уверен во время операции. Тогда давали наркоз палатные сестры, и смертельным исходом операции часто заканчивались именно из-за этого. Я не могла отказать, потому что понимала, что многим ему обязана.
Со временем Михаил Елаев перешел к более сложным операциям, которые делались с остановкой сердца. Кора головного мозга с остановленным сердцем остается живой 5 минут. Если вентиляция легких не восстанавливается, мозг погибает. Если снизить температуру тела на 3°C, то это время увеличивается на 20, а то и на 30 минут. Поэтому начали проводить операции с гипотермией, которую я поехала осваивать в клинику Мешалкина в Новосибирск в 1968 году.
У него был простой метод — голова и крупные сосуды обкладывались льдом. Температуру снижали до 33°C, а после вскрытия грудной клетки она падала еще на 2–3°C. В итоге внутрисердечные операции проводили при температуре около 30°C.
— Я знаю, что Вы не только были одним из первых специалистов по наркозу в Пензенской области, но и возглавили тогда службу анестезиологии. При этом она создавалась на Ваших глазах. Расскажите о том, как это происходило.
— В 1968 году в крупных больницах, в которых было более чем 500 коек, организовывали службу анестезиологии и реаниматологии. Если 100 коек хирургического профиля есть, обязательно должен был быть анестезиолог, ему в помощь давали двух медсестер. Приказом главного врача меня назначили заведующей отделением и главным внештатным специалистом. Также я готовила анестезиологов для лечебных учреждений Пензенской области.
В 1973 году я основала общество анестезиологов и общество анестезистов. Вызывала их на усовершенствование — у нас в медицине такое через каждые 5 лет.
Я проработала завотделением 24 года — с 1968 по 1992 годы. Когда пришел приказ о том, что отделения анестезиологии и реанимации можно разделить на два, я отдала отделение анестезиологии своему ученику Сергею Устинову, который сейчас работает в роддоме в Арбеково, а сама взяла реанимацию, но вскоре стала плохо видеть, и мне пришлось оставить работу, уйти на пенсию. На тот момент мне было 79 лет.
Сейчас я уже 6 лет не работаю, отделение обновилось, но там до сих пор трудятся мои ученики.
— Анна Родионовна, сколько же за это время Вы подготовили анестезиологов, какими критериями руководствовались при отборе учеников и кем из них особенно гордитесь?
— Подготовила 75 врачей, а потом перестала считать. Выезжала в районы и готовила анестезиологов там. Наверное, более 100.
Работа анестезиолога очень тяжелая, поэтому я предпочитала отбирать мужчин, а женщин оберегала. 1 августа, с приездом молодых специалистов, шла в отдел кадров, садилась за один стол с заведующим и набирала подопечных. Во-первых, смотрела на то, как человек учился, а, во-вторых, у меня глаз был наметанный. Если кандидат был слишком самоуверенным, я такого не брала.
Многие мои ученики работают в Пензе.
Например, Маргарита Купцова, которая организовала отделение анестезиологии и реанимации в горбольнице №6. В 1980 году, когда было открыто учреждение, я почувствовала, что она созрела на заведование, и предложила ей идти туда организовывать отделение. Можно сказать, она его создала на пустом месте — там еще больница только достраивалась. У нее самой уже много учеников. Потом она перешла в наш пензенский Институт усовершенствования врачей. Она кандидат медицинских наук.
Владимир Маринчев тоже работает в этом институте. Свои знания в анестезиологии я целиком ему передала. Это мой самый любимый ученик, а он до сих пор меня зовет «самая моя любимая учительница». Это уникальный человек, очень образованный. Я знала, что ему открывается широкий путь.
Многие из моих учеников уезжали и писали мне потом письма, что работают главными врачами, имеют степени кандидатов наук.
Вы знаете, самые радостные моменты в моей жизни — это когда мне говорят, что обо мне тепло отзываются мои ученики. Не в глаза говорят приятные слова — я считаю, что это лесть, а именно благодарят меня, когда меня нет.
— Анна Родионовна, я знаю, что некоторое время Вы были депутатом Верховного совета РСФСР.
— Я была депутатом с 1985 по 1990 годы. На первом же заседании мне дали задание выступить с докладом. Вскоре меня избрали председателем комиссии по охране труда и быта женщин, охране материнства и детства.
Вспоминается, как после войны мой дядя Михаил Елаев постоянно рассылал письма, чтобы узнать, где похоронен отец. Отвечали, что его нет в списках погибших. Когда в 1985 году меня избрали депутатом, зазвучала фраза «Никто не забыт, ничто не забыто». На этой волне я написала первому секретарю комсомола Ржевского района с просьбой узнать, где схоронен наш отец, и буквально через неделю получила ответ о том, что его тело находится в братской могиле на 11 тыс. солдат в деревне Паромино [ошибка в статье. Правильно: Полунино - МАШ] в 6 км от Ржева. Тогда я собрала всех своих родственников — маму, дядю, брата — и мы поехали на 9 мая туда. Там было столько людей, что невозможно было разместиться в гостинице, и мы ночевали в местной школе.
— Как человек, более полувека проработавший в сфере здравоохранения, что бы Вы сегодня посоветовали современным врачам?
— Я всегда даю напутствие — работайте, пока не скажут уходить на пенсию. Мне очень хочется, чтобы медики как можно дольше оставались на посту, хотя сейчас такая тенденция — очень рано отправлять врачей на пенсию и делать ставку на молодежь. Но одна молодежь ничего правильно не сделает. Рядом должен некоторое время быть наставник, учитель. Из студента получается врач, когда он проработает не меньше 5 лет.
Так, например, главврач областной больницы Александр Левков, который долгое время находился на этом посту, пополнял персонал из врачей, работавших в районных больницах несколько лет. Когда фамилия врача начинала звучать, он брал его к себе в больницу. Это очень правильно, потому что человек уже подкован — это настоящий хороший врач.
— Анна Родионовна, спасибо Вам за интересную беседу!

Волченкова Анна Родионовна родилась в селе Старое Демкино Шемышейского района Пензенской области 26 апреля 1933 года.
В 1950 году поступила в Волгоградский медицинский институт, который окончила с отличием.
С 1956 года работала акушером-гинекологом в урлейской больнице Кондольского района Пензенской области.
В 1958 году перешла в пензенскую областную клиническую больницу имени Н.Н. Бурденко, с которую связала всю свою последующую профессиональную жизнь. Сначала трудилась хирургом, впоследствии получила специализацию «анестезиолог-реаниматолог».
С 1968 по 1982 годы — заведующая отделением анестезиологии и реанимации, главный анестезиолог-реаниматолог отдела здравоохранения пензенского облисполкома.
В 1973 году основала в Пензе общество анестезиологов и анестезистов.
В 1978 году награждена значком «Отличнику здравоохранения».
В 1983 году ей было присвоено звание заслуженный врач РСФСР.
В 1984 году получила медаль «Ветеран труда».
С 1985 по 1990 годы являлась депутатом Верховного совета РСФСР 11 созыва от Первомайского избирательного округа Пензенской области.
В 2011 году вышла на пенсию.
В 2016 году отмечена знаком «За заслуги в развитии города Пензы». Награду ей вручил лично глава города Валерий Савельев, которому довелось поработать с Анной Волченковой.
Воспитала двоих детей, имеет две внучки и троих правнуков.